Т. Кристин - Дом тихой смерти [Кристин Т. В. Дом тихой смерти; Рой Я. Черный конь убивает по ночам; Эдигей Е. Отель «Минерва-палас»]

«Какая наивность», — подумал я, а вслух сказал:

— Это не так просто. На модном курорте отдыхающие загодя подыскивают себе жилье, о хорошей комнате надо было позаботиться еще год назад. Ну да я тебя в беде не оставлю. А на сегодня каковы твои планы?

— Познакомиться с Щецином. Я звонил тебе с вокзала, твой телефон не отвечал, в управлении мне ничего не могли сказать о тебе. Ты часом не женился?

— Ты знаешь, что в таком случае без тебя бы не обошлось. Так зачем ты едешь в Свиноустье?

— Я же тебе сказал — отдохнуть, я в отпуске.

— Ага, значит, просто так, отдохнуть. Перестань шутить, Арт. Я же тебя знаю. Так что давай всю правду.

— Я и говорю правду — отдохнуть. Ну и еще выучить шведский.

— За три недели?

— Если я увижу, что дело идет туго, могу и месяц там посидеть.

— А, ну тогда другое дело. Знаешь, я и сам собираюсь съездить в Свиноустье.

— Так бери отпуск и поехали вместе!

— Что ты говоришь, старик, на мне висят шесть дел!

— Ой, что-то тут не так. Шесть дел на нем, а он по городу прохаживается, в клубе журнальчики листает и наверняка еще и на футбол пойдет. Видел я расклеенные по городу афиши о сегодняшнем матче «Погоня» — «Гурник».

— Пойду, ясное дело. И ничто мне не помешает, разве что землетрясение.

— Это, пожалуй, единственное бедствие, которое не угрожает нашей многострадальной Польше, до сих пор сейсмические прогнозы были для нее благоприятны Старик, — он с подозрением посмотрел на меня, — перестань темнить. Или ты в отставке или… никаких дел у тебя нет!

Его логика обезоруживала, пришлось объяснить, как обстоит дело. Объяснения я давал уже по пути на стадион. И закончил их так:

— Щецин очень нелегкий для милиции город. По сравнению с ним Варшава — оазис спокойствия и благополучия. Вот мы и стараемся как можем.

За полчаса до начала игры мы уже заняли места на трибуне стадиона. И все говорили, говорили. Ведь мы не виделись почти два года, а нам было что вспомнить…

Познакомился я с Аристотелем Баксом довольно давно, когда еще работал в Варшаве, в Главном управлении МО ПНР. Довелось мне в ту пору как-то участвовать в пресс-конференции для журналистов. Один из мастеров пера задал вопрос, относящийся к убийству на Бенедиктинской улице. Наверняка многие из вас помнят об этой мрачной истории: грабитель зверски убил старушку-пенсионерку и ее слепую дочь. Следствие топталось на месте, а общественное мнение резко и справедливо упрекало органы правосудия в том, что бесчеловечный убийца до сих пор не отдан под суд. Отвечая на вопрос журналиста, я как умел пытался разъяснить ситуацию, указать на сложности, с которыми столкнулись наши люди, расследуя преступление, но, видимо, делал это недостаточно убедительно. Пришлось терпеливо выслушивать не всегда заслуженные резкие упреки и кратко, конкретно отвечать на сыпавшиеся из зала умные и (по большей части) глупые вопросы о работе наших людей. Вот так всегда и бывает: работаем все вместе, а головомойка, как правило, достанется мне одному. Наконец терпение мое лопнуло. А случилось это тогда, когда один из присутствующих, молодой человек, как впоследствии оказалось, ассистент одного из факультетов Варшавского университета, позволил себе с иронией и даже с издевкой отозваться о наших методах ведения следствия и «общей неторопливости», так выразился этот сопляк. Помню, как я свысока, со знанием дела набросился на него… и получил отпор. И, представьте, тоже со знанием дела. Сопляк, отнюдь не испуганный моим наскоком, безапелляционно заявил, что следствие явно пошло по ложному пути — насколько можно судить по скупым сведениям, просочившимся в печать, доказал правильность своей версии двумя-тремя, должен признать, убедительными примерами и сел, очень довольный тем, что посадил в лужу профессионала.

Не будучи знаком со всеми обстоятельствами дела, поскольку вел его один из моих помощников, я не стал дискутировать с молодым человеком. Впрочем, если бы я и знал дело досконально, все равно не дал бы втянуть себя в полемику, ибо публичное обнародование даже самых незначительных обстоятельств расследования еще не завершенного дела грозило нарушением служебной тайны и, как известно, могло нанести этому расследованию непоправимый вред. Вот почему я резко прервал дискуссию, заявив, что одно дело — вести сложное расследование, и совсем другое — делать далеко идущие выводы из газетных сообщений, опираясь на знания, почерпнутые из развлекательного детективного чтива.

Как хорошо, что молодого университетского ассистента совершенно не смутила моя грозная отповедь!

Если я думал, что отделался от назойливого молодого человека, то ошибался. На следующий день он заявился ко мне на работу с целью «закончить приятный разговор». Все попытки выставить его ни к чему не привели. Пришлось распорядиться, чтобы мне доставили уже изрядно потрепанные пухлые папки с материалами по убийству на Бенедиктинской улице. Аристотель Бакс — как сейчас помню, я с трудом сдержался, чтобы не прыснуть со смеху, услышав это претенциозное имя, столь не соответствующее скромному, чтобы не сказать бедному одеянию посетителя и его нелепой внешности, — так вот, Аристотель Бакс стал внимательно и методично изучать дело, совершенно игнорируя мою ироническую ухмылку. От этой ухмылки не осталось и следа, когда нелепый очкарик, полистав несколько папок, начал монолог. Да, скажу я вам, подобного мне не приходилось слышать! Он говорил так, будто кроме него в комнате больше никого не было. Начал он с «некоторых существенных для дела моментов и обстоятельств, не принятых во внимание ведущими расследование».

Я знал, что следствием руководил опытный офицер, который наверняка сделал все, что следовало сделать. В общем-то я не ошибся, и тем не менее…

Дело тут в другом, хотя мне и нелегко сформулировать, в чем именно. У этого нелепого парня был какой-то особый инстинкт, он обладал каким-то особым чувством — не знаю, шестым, седьмым. Видимо, точнее будет сказать, что он обладал совершенно невероятной интуицией, невероятной способностью: основываясь на крохах информации, восстановить не только картину преступления, но и — что еще важнее — предвидеть дальнейшие действия преступника. Не буду останавливаться на подробностях, скажу лишь, что начиная с этого дня, мы стали работать бок о бок: я, имевший некоторый опыт работы в отделе по особо тяжким преступлениям майор милиции с банальной фамилией Шиманский, и он, научный работник университета, специалист в области классической филологии, доктор филологических наук со звучной фамилией Бакс и классическим именем Аристотель.

Убийцу с Бенедиктинской улицы схватили через две недели после нашей первой встречи с Артом. Много писали тогда об этом деле в газетах, хотя фамилия Бакса по его настоятельной просьбе нигде даже не промелькнула. Затем последовали: дело «братьев из Юзефова», запутанное дело об убийстве часовщика с Мокотовской улицы, нашумевшее дело Ольги Ф. из Констанчина, убившей четырех человек, и другие. Во всех расследованиях, когда нам помогал Арт, преступника находили и предавали суду (часто приговаривали к высшей мере — закон есть закон), ни одно преступление не осталось нераскрытым.

Вместе с тем известность Бакса — разумеется, в наших кругах — росла и скоро вышла за пределы Варшавы. Его стали привлекать к оперативной работе и в других районах страны. Это с его помощью был схвачен некий молодой человек из Кракова, на счету которого числилось несколько убийств. Это Бакс «вычислил» и помог обезвредить мрачную банду насильников и убийц в Лодзи. Это он вернул государству огромной ценности предметы искусства, похищенные из музея в Познани. Впрочем, всего не перечислишь.

И уже нельзя было скрыть его участия в расследованиях. Слава Бакса перешагнула границы нашей страны, его пригласили коллеги из Англии. И началось! Побывал Арт и в ФРГ, и в Египте, и в США, и в Индии. Но это уже совсем другая история. Я же хочу сказать о том, что молодой ученый отдавал сотрудничеству с нами свои свободные дни, свободные вечера, нередко прихватывая и часть ночи. Из научного работника он превратился в детектива высшего класса, изумляя меня и мое руководство, и даже самих преступников.

Арту было тридцать с небольшим. Высокого роста, худой, нелепо одетый, кошмарно флегматичный, он производил впечатление недалекого человека. Это впечатление усугублялось постоянно спадающими с тонкого носа очками и бесформенной копной волос цвета старого сена, покрывавшей его феноменально умную голову. Пряди волос постоянно падали ему на глаза, и он отбрасывал их, то вскидывая голову, то отводя рукой. Он не курил, пил очень редко, разумеется, не был женат и отличался весьма специфическим чувством юмора, который мне, например, был не по нраву. Когда-нибудь я расскажу, как он разыграл нашего замминистра. И был жутко доволен, хотя нам-то было совсем не до смеха.